Хорошо жить в плейстоцене – на охоту далеко ходить не надо.
Наверное, Семен уже достаточно намучился в этом мире, чтобы заслужить ма-а-ленькую благосклонность местных духов-покровителей: близ границы степи и леса паслось небольшое стадо животных, похожих на зубров или бизонов. Семен обошел его по широкой дуге, чтобы оказаться против ветра, зарядил арбалет и пошел на сближение.
Первое беспокойство животные проявили, когда он был метрах в двухстах от крайнего. Семен решил судьбу не искушать: прошел еще метров двадцать, остановился, прижал к плечу приклад, прицелился и спустил тетиву, отправляя в полет послушного «Петю».
И услышал характерный звук попадания.
Всматриваться в результаты он не стал, а занялся перезарядкой оружия. Когда «Вася» занял свое место в желобе, молодой бычок стоял на коленях, а стадо неторопливо трусило прочь. Прицелившись в переднюю часть корпуса, Семен послал второй болт. И опять не промахнулся!
Бычок был не крупный – килограммов сто двадцать живого веса. Семен перерезал ему горло и стал вспоминать, что в такой ситуации делают дальше профессиональные охотники и оленеводы. Вспомнил: он много раз это видел, но ни разу не решился исполнить сам.
На боку он сделал глубокий надрез, сунул руку в горячие внутренности, нащупал и выдрал печень.
И стал ее есть.
Сырую.
С наслаждением.
Организм принял угощение благодарно: никакого тебе урчания, никаких позывов отойти в кусты. Наоборот, через некоторое время обнаружился прилив сил и даже небольшая эйфория.
О волчонке, который, конечно, никуда не делся, этого сказать было нельзя. Он пребывал в полном расстройстве и недоумении – его опять лишили охоты! В качестве частичной компенсации Семен разрешил ему до отвала наесться свежего мяса, что тот и сделал. Предыдущий «урок» пошел ему на пользу – ни возмущения, ни протеста волчонок не высказывал. Семен продолжал регулярно «мутузить» его посохом по утрам и вечерам, но делал это в стороне от лагеря. Ему не хотелось демонстрировать Атту свои приемы работы с палкой, да и знакомить его со своим странным «приятелем» Семен не торопился.
Разделывая тушу и пробираясь потом с грузом на плечах через кусты, Семен развлекал себя тем, что бормотал под нос что-то вроде стихов на местном языке. Ему казалось, что он им овладел уже в совершенстве, и тасовать сложные комбинации образных выражений ему нравилось. В процессе общения с Атту обнаружилась интересная закономерность: чем больше слов и выражений осваивал Семен, тем слабее становился «мысленный» контакт. Один способ общения активно вытеснял другой. Впрочем, учить слова не приходилось – они как бы сами оседали в памяти, причем с первого раза. Иногда Семену даже казалось, что он не запоминает, а вспоминает язык: в памяти вдруг возникали слова, которых в его присутствии Атту не произносил. «Это явная ненормальность, – переживал Семен. – По идее, так не бывает. Во всяком случае, лично мне „бесплатно“ в жизни еще ничего не давалось. Или я уже расплатился?»
Так или иначе, но Семену хотелось проверить свое владение местной устной речью. Когда-то он слышал или читал чье-то высказывание, что показателем знания языка является способность сочинять на нем стихи. Вообще-то, Семен и по-русски сочинять их не умел, но сейчас решил попробовать, благо при разделке туши и переноске мяса у него были задействованы почти все части тела, кроме головы.
Если бы не тяжеленный арбалет, он, наверное, унес бы мясо сразу, оставив кое-что воронам и шакалам. Пришлось делать вторую ходку, и по ее завершении «поэма» была готова. Семен смыл в речке пот и бычью кровь, прополоскал и повесил сушиться свою волчью «робу», после чего набил желудок слегка обжаренным мясом, которое приготовил к его приходу Атту. Затем он развалился на земле у костра, подставив вечернему солнцу раздутый живот. Семен знал, что Атту скучно сидеть одному в лагере и он обязательно попросит рассказать, как было дело.
– Ты взял его коротким дротиком, Семхон? Наверное, ты смог подойти очень близко?
– О! – сказал Семен. – Это была великая охота! Я расскажу тебе о ней.
Он сделал вид, что пытается устроиться поудобней, а на самом деле отодвинулся подальше от слушателя: еще врежет по башке обглоданной костью за издевательство над родным языком! И начал:
– Мощный бык гулял на воле,
По степи гулял широкой.
Грозно гнул к земле он шею
И врагов пугал рогами,
Что изогнуты как луки.
Стада средь не знал он равных,
И никто не мог решиться
Превозмочь его отвагу.
На меня он глянул грозно,
Промычав: «Семхон, сразимся?
Подниму тебя рогами,
Наземь брошу и копытом
Раздавлю, словно лисенка,
Несмышленого мышонка,
Что шуршит в траве высокой!»
Я ответил: «Нет, теленок!
Не вступлю я в бой с тобою.
Я возьму тебя как рыбу,
Как беспомощную птицу —
Ты не равен мощью мне!»
Острыми рогами целясь,
Взрыл копытами бык землю.
Пламя выпустив из носа,
Словно глыба с косогора,
На врага он устремился!
Ждал спокойно я добычу
И, когда ее дыханье
Рук моих почти коснулось,
Выпустил стрелу прямую,
Что Атту искусный сделал.
Мощный бык склонил колена
И упал, траву сминая.
Вздох последний испуская,
Он сказал: «Я умираю!
Ты не равен мощью мне!»
Семен закончил и посмотрел на слушателя. Сначала он не понял, какие чувства выражает заросшее бурыми волосами лицо туземца. А когда сообразил, то почти испугался: это был не просто восторг, восхищение, а что-то такое – на грани обморока. «Ничего себе, – подумал он. – Ну и талантище у меня! Или он стихов, даже плохих, никогда не слышал?»